Случай поражает своей жестокостью и хладнокровной ложью жене убитого и дает представление о нашей судебной системе полтора века назад.
«Братоубийство.
23 июня, в уголовном отделении самарского окружного суда, с участием присяжных заседателей, под председательством товарища председателя г. Смирнитского, слушалось крайне загадочное дело о братоубийстве. Обвинялся крестьянин Симбирской губернии и уезда, Подкуровской волости, деревни Ясашной-Ташлы, Никифор Никонов Спирин. Обвинение поддерживал товарищ прокурора г. Сосновский, защищал подсудимого присяжный поверенный Трахтенберг.
Дело это было направлено прокурором самарского окружного суда к прекращению, но окружный суд не согласился с этим заключением. Казанская судебная палата куда оно потом поступило, также нашла возможным прекратить его. Поэтому нет ничего удивительного, что исходом судебного заседания 23 июня интересовалась не только публика, но и еще более весь состав окружного суда. На суде, в качестве публики присутствовали: товарищ прокурора г. Шнейдер, прокурор Смирнов и даже сам председатель думы г. Анненков.
Обстоятельства дела заключаются в следующем:
17 сентября 1884 года, в двух верстах от селения Орловского, Николаевского уезда, в 60 саженях от дороги, поселянкой Альбер и ее мужем, копавшими на поле картофель, найден был труп неизвестного человека мужского пола, с явными признаками насильственной смерти. Труп тот, между прочим, был одет в двух портах, из которых верхние были спущены до колен, а в нижних выворочены карманы. В 20 шагах от трупа — следы запекшейся крови, неподалеку — веревка и картуз и следы от маховых пил. Все это обнаружили пришедшие, поселянка Альбер и сельский староста Шеффер.
Вскрытием трупа обнаружены травмы, нанесенные тупым орудием; все раны прониклись до мозга, кости раздроблены; в мозгу обнаружено сильное кровоизлияние По заключению производившего вскрытие, смерть произошла от сотрясения мозга, причиненного ударами.
Далее часть страницы вырвана. Из контекста следует, что братья Семен и Никифор Спирины отправились вместе на работы, но вернулся один Никифор.
Утром Никифор должен был возвратиться с Семеном, но возвратился один. Жена его Прасковья со дня на день ожидавшая возвращения мужа, который в последнем письме писал ей, что он приедет домой к Сергиеву дню (25 сентября), удивилась и даже испугалась, услыхав, что деверь её возвратился один.
Она пошла к нему на дом и стала расспрашивать о муже. Никифор успокоивает невестку, говоря, что Семен остался в Баронске (сейчас г. Маркс - прим. ред.), нанявшись там у немцев шить на машине за 15 руб. в месяц, и при этом как-бы подготавливая почву, заметил, что Семена он оставил больным. Случайно, во время разговора, Прасковья увидала у Никифора кисет своего мужа, шитый ею самою. Это возбудило в ней сомнение в правдивости слов деверя.
Из дальнейших разговоров с деверем она окончательно убедилась в том, что с мужем её произошло что-то неладное и что деверь умышленно скрывает истину. Так, на соболезнования Прасковьи о том, что срок взятому её мужем паспорту уже истек и что нужно-бы как-нибудь послать ему новый паспорт, Никифор стал заверять ее, что у немцев начальства никакого нет и паспортов никто не спрашивает и затем нарисовал ей такую мрачную картину общественных порядков в немецких колониях, что будто-бы там и старый и малый вооружены пистолетами, так-как на улице, среди белого дня там безнаказанно и бьют и убивают.
А в доказательство справедливости своих слов Никифор показал ей привезенный им с места работы револьвер, добавив, что такой-же "пистолет" остался и у Семена. Недоверию Прасковьи словам Никифора Спирина способствовало также и то обстоятельство, что братья жили между собою не в ладах, вследсвтие чего незадолго перед уходом на заработки Семен с женой ушел от брата к тестю и требовал дележа имущества.
Прасковья Спирина о своем подозрении заявила сначала старшине, а потом — уездному исправнику. Результатом всего этого было то, что труп неизвестного человека оказался мужем Прасковьи — Семеном Спириным. Подсудимый вел себя на суде чрезвычайно странно: он или упорно молчал на приглашение председательствующего разъяснить дело, или голословно утверждал по адресу свидетелей: „врут все они, ваше благородие“!
Главнейшее разноречие между прокурорскою властью и защитой вызвал вопрос — когда именно совершено преступление. Прокурор утверждал, что убийство совершено 13 сентября, а затем в этот-же день убийца отправился в Баронск и оттуда через Сызрань, Троицкое и Теренгу возвратился домой 17 сентября. Защитник, напротив, опираясь на то, что труп Семена Спирина найден 18 числа, что по заключению врача, производившего вскрытие , труп этот в то время был совершенно свежий и что, наконец, по сравнению приглашенного на суд врача-эксперта г. Крылова, в состоянии полной свежести он мог пролежать не более суток, утверждал, что убийство совершено 17 числа, когда подсудимый был уже дома. Далее, вызвало разноречие показание Прасковьи Спириной.
Прокурор указывал, что сказы Никифора Спирина об отсутствии у немцев начальства и порядков не имели другой цели, кроме той, чтобы заранее подготовить Прасковью Спирину к известию о гибели её мужа, а отсоветывание посылать ему паспорт — оттянуть срок заявления Спириной о муже полиции. По мнению-же защитника, — это объяснение не правдоподобно. „Если-бы речь шла об Австралии, и Сандвичевых островах“ — заметил он: „тогда эти сказки в устах Никифора Спирина, как преступника, имели бы смысл, а немецкие колонии Николаевского уезда — стране общеизвестны. Не первый уже год муж Прасковьи с Никифором ходил туда на работу. Прасковья, конечно, имела полную возможность узнать от мужа об этих работах все, ее интересовавшее. З
атем из свидетельских показаний выяснилось, что Никифор Спирин после прихода домой с работ по показанию одного свидетеля — через полтора месяца стал распродавать скот, то и это обстоятельство истолковано сторонами не одинаково. По мнению г. прокурора — это было истолковано в тех видах, чтобы лишить Прасковью фактической возможности получить что-либо из наиболее ценного при разделе имущества, по мнению-же защиты, конечно, обстоятельство это указывает лишь на то, что Никифор принес с собой с работ мало денег и что уплаты числившихся на нем долгов он был вынужден распродать самое необходимое в хозяйстве — скот.
И вообще доводы защитника и прокурора как pro, так и contra, страдали гипотетичностью. Казалось, что отсутствие положительных доказательств виновности подсудимого должно было дать в руки защиты богатый материал в пользу обвиняемого, но защитник г. Трахтенберг, положительно не сумел воспользоваться этим материалом. В своей речи, цветистой, но бездоказательной, он главным образом призывал к чувству, а не к уму присяжных. „Если вы оправдаете подсудимого“, сказал он с деланной сентиментальностью, „я выйду из суда с обласканным сердцем, с сознанием человека свято исполнившего свой долг, если обвините, тогда я буду убит тем знанием, что напрасно взял на себя непосильную задачу и что другой защитник, более красноречивый, сумел бы убедить вас в том, в чем я не сумел“. В заключение своей речи г. Трахтенберг почему-то счел нужным довести до сведения присяжных заседателей, что он, г. Трахтенберг, фаталист и что если-бы они, оправдав Никифора Спирина, оправдали-бы братоубийцу, то и тогда не сделали-бы никакой ошибки, так-как оправданный убийца должен понести во сто раз горшее возмездие (т.-е. от своей совести)“.
Присяжные заседатели после продолжительного совещания вынесли вердикт: „Да, виновен, но по обстоятельствам дела заслуживает снисхождения“. Суд постановил: лишив Никифора Спирина всех прав, сослать его в каторжные работы на 12 лет, судебные издержки взыскать с него, а в случае его несостоятельности, принять на счет казны».
Как мы видим, Никифор отделался весьма легким для тех времен приговором. Следите за нашими новостями — мы поведаем еще много необычных историй из архивов губернских газет, журналов и документов.
Следить за анонсами и читать исторические вырезки можно в нашем Дзен-канале «МК в Самаре». Подписывайтесь!
