Сегодня зрительный зал «Самарской площади» заполнен людьми самого разного возраста и достатка даже тогда, когда идут спектакли, выпущенные несколько лет назад. О своем понимании театрального дела «МК в Самаре» рассказал художественный руководитель театра «Самарская площадь» Евгений Дробышев.
Пьесы из интернета и классики
– Евгений Борисович, каков ваш подход к формированию репертуара?
– Пока (в будущем хотелось бы иначе) я стремлюсь к балансу между заведомо кассовыми пьесами – легкими комедиями, на которые зрители придут со стопроцентной вероятностью, и вещами серьезными – такими как пьесы Торнтона Уайлдера или Ивана Вырыпаева. Так работали Станиславский и Немирович-Данченко в МХТ, Товстоногов в БДТ, Монастырский в Самарской драме. Одни спектакли нужны, чтобы заполнять зал - даже в теплое время года. Другие - как питательная среда для артистов и режиссера, чтобы им было интересно работать и развиваться, подпитываясь от великого. Иначе они станут эстрадниками.
– Но в намеченных вами рамках тоже можно выбирать разные пьесы.
– Да, интересные пьесы есть и в легких, кассовых жанрах. Нужно только вчитаться в них, понять мотивацию персонажей, открыть в них какие-то грани. Я отдаю себе отчет, что эту подоплеку смогут увидеть не все зрители и что большинство из них увидит всего лишь легкую комедию. Это нормально.
– Как технически у вас происходит выбор пьесы?
– Раньше я брал пьесы в основном из журнала «Современная драматургия». Сейчас завлит приносит мне пьесы из интернета, правда, девять из десяти мне не нравятся. К примеру, идея поставить пьесу «Русский и литература» возникла после того, как я послушал ее читку в питерском Малом драматическом театре. А «Танец «Дели» пополнил наш репертуар, потому что я с глубоким интересом отношусь ко всему, что делает Иван Вырыпаев. А иногда идея постановки возникает из рецензий на спектакли, представленные на каком-нибудь театральном фестивале.
– Как в ваш репертуар попадает, например, Чехов?
– Пьесы таких классиков драматургии, как Островский и Чехов, у меня в памяти, и они всплывают, как только складывается подходящая ситуация, например, когда собирается нужный набор артистов. Хотя Чехов – очень трудный автор, и постановки по его пьесам редко кому удаются, попробовать себя режиссеру и актерам хочется. Это для них некий критерий профессионализма, проверка того, чего они стоят и чего стоит их театр.
– Как вы относитесь к адаптации классических пьес, к их осовремененной интерпретации?
– Не думаю, что это допустимо. Переписанная классическая пьеса тут же перестает быть таковой. Ведь классика сильна как раз тем, что в ней нащупана правда на все времена, и при ее адаптации к современности этот уровень правды можно сбить. Так, как произошло, например, в «Женитьбе» у Марка Захарова в Ленкоме.
– У вас высокие требования к артистам: в таком небольшом театре, как ваш, они должны уметь сыграть практически все. Как вы набираете свою труппу?
– Идеально, если бы на кастинг приходили тысячи людей. Но такого не бывает, и тогда нужно определять, какого амплуа актер тебе нужен. Всегда и везде в цене герои – редкие люди, которые могут сыграть настоящих мужчин и женщин: ведь обычно на сцене представляют персонажей мужского или женского рода. Аналогичная ситуация с героями-любовниками. Вообще, известно, что труппу надо формировать по пьесе «Горе от ума» - там есть персонажи практически всех амплуа. Вот в нашем театре есть молчалины, скалозубы, есть даже один Фамусов, а вот Чацкого и Лизы нет. И так во многих театральных коллективах. Проблемы с труппой возникают сразу, как только начинаешь думать о пьесе, где не два действующих лица, а больше.
«Не помню себя одиноким»
– Вы сделали ваш театр с нуля. Как бы вы охарактеризовали вашу режиссерскую линию?
– Я начинал как горячий приверженец Таганки, искренне считал театр Юрия Любимова лучшим в стране. Затем последовали несколько перестроечных лет, когда я не понимал, что делать дальше. Мы тогда даже уходили в пантомиму. А с появлением театра Петра Фоменко мне стало интересно понять, как он работает. Я тогда оказался в лаборатории Женовача, который учил актеров для театра Фоменко, - мы там разбирали пьесы. Оттуда моя любовь к истории, заложенной в пьесе, вкус к манере, которая называется «театр малых токов», где ценно не умение играть, а умение не играть. Быть на сцене в данной ситуации, взаимодействовать именно с теми людьми, которые сейчас на этой сцене. Я до сих пор осекаю артистов, когда они начинают неестественно правильно говорить, форсировать голос. Одним словом, «выступать». Тогда я им говорю: «Забудьте обо всем – будьте в данной ситуации». Когда драматургия хорошо выписана, из такого «неигрового» состояния возникает некая энергия, и зритель начинает нам верить. Тогда он становится соучастником всего, что происходит на сцене. Тем более что размеры нашего зрительного зала позволяют артистам быть близко к зрителям и играть, не напрягая голоса, а значит, быть правдивыми. Сейчас так работают многие театры, включая те, у которых большой зрительный зал. Им достаточно просто оснастить сцену необходимым количеством микрофонов.
– Если актер понимает своего персонажа, он в состоянии описать его поведение даже за рамками ситуаций, выписанных в пьесе, импровизировать, как в джазе.
– Этому учат студентов театральных вузов с первого курса: они играют этюды и делают это максимально правдиво. В спектакле ситуация иная – текст чужой и зачастую неудобный, процесс постижения персонажа идет довольно долго, иногда несколько лет после премьеры. Сценическое существование экстраординарно, и как мы будем вести себя, попав в экстремальную ситуацию, нам самим неизвестно. Взять, к примеру, пьесу «Пришел мужчина к женщине». Не знаю, как бы я повел себя, придя к ее героине.
– Кстати, чем вы руководствовались при выборе этой пьесы?
– Никаких особо злободневных соображений у меня не было. Это история знакомства двух людей, и она вечна.
– Мне кажется, она очень актуальна как раз сегодня, когда мужчины и женщины знакомятся не через общих друзей, а в интернете. Им приходится узнавать друг друга, понимать, в чем они совпадают, в чем нет, и, самое главное, решать, может ли у них что-то получиться.
– Честно говоря, не задумывался над этим. Мне жалко этих людей: я просто не помню себя одиноким. Подобные проблемы подняты еще в одном нашем спектакле – «Женитьбе» Гоголя. Вообще, чтобы выбрать пьесу, отвечающую сегодняшнему запросу общества, нужно быть очень продвинутым человеком. Чаще всего я руководствуюсь принципом «нравится – не нравится», а мысль, насколько и в чем этот материал актуален, приходит потом. Если пьеса мне понравилась, в ней найдется все, в том числе параллели с современными реалиями.
– И исключений здесь не бывает?
– Бывают. К примеру, пьеса «Русский и литература», наша ближайшая премьера, не просто понравилась. Она об ощущении родины, которое обычно не замечаешь. Но в последние полгода я его четко осознаю, потому что против России фактически начата война.
«Что сегодня есть «Самарская площадь» – лучше видно со стороны»
– Как вы определяете художественную характеристику вашего театра?
– Есть театры, которые едва ли не в каждом спектакле открывают новый театральный язык. Это театры не для массового зрителя, а для театралов, фестивальных показов. Им не важно, провал или успех сопутствует их спектаклям. Они стремятся быть на уровне передовых театральных идей. С этой точки зрения «Самарская площадь» - «обычный» театр.
– В каком смысле?
– Театр, как храм, по своей идее предназначен для духовного очищения. Поэтому в нем так важно поддерживать высокий уровень энергетики на сцене, чтобы зал ни в коем случае не отключался от нашего аккумулятора. На те два часа, в которые идет спектакль, зрители и актеры на сцене должны быть объединены общим полем. Высший пилотаж, когда в этом поле человек пребывает некоторое время и после того, как занавес закрылся. Это для меня самое важное. Я не ставлю перед собой цель переиграть другие коллективы и стать лучшим театром России.
– Такую мессианскую цель, на мой взгляд, не преследует ни один режиссер.
– Конечно. Някрошюс, например, говорит: «Я не творю искусство, я хожу в театр на работу».
– И, тем не менее, каково место вашего театра в жизни Самары?
– Мне трудно говорить о том, что сегодня есть «Самарская площадь», - тут лучше видно со стороны. Могу только сказать, что наш театр в силу своего масштаба не может быть таким центром притяжения для всего города, как академический театр драмы. Нам много говорят хорошего, но кому говорят плохое?! Хочется думать, что деньги налогоплательщиков мы тратим недаром, что мы их честно отрабатываем.
– На какого зрителя рассчитаны ваши спектакли?
– Я стараюсь, чтобы наши спектакли были максимально понятны всем, кто любит театр. Хотя о каких-то ограничениях все же приходится задумываться. Мне представлялось, например, что «Танец «Дели» - спектакль, где действие происходит в больнице, - не стоит смотреть впечатлительным людям старшего возраста, но оказалось, что именно они больше всех благодарили меня. И так происходит довольно часто, потому что те, кому театр в принципе неинтересен, к нам и не ходят никогда. По статистике, таких людей большинство - чуть ли не 95%.
– Но есть же профессиональная публика – критики, работники культуры, в частности театров. Вы рецензии читаете?
– Да, конечно. Правда, дельных среди них мало – нет настоящего разбора спектакля, часто даже сюжет уяснить из такой рецензии нельзя, не говоря уже о том, чтобы рецензент объяснил, что в спектакле ему понравилось, а что нет.
– Зачем вам это нужно?
– Мне очень важен разбор спектакля, даже если его ругают. Надо же знать, кто мы есть на данный момент в соотнесении с коллегами из других театров.
– И как вы выглядите в этом сравнении?
– Отвечу так. Когда Алексея Толстого спросили, какие книги он читает, он назвал всего пять авторов и объяснил, что читает только тех, кто пишет лучше его.
– Какую-нибудь глобальную идею, месседж вы несете?
– Сейчас, пожалуй, нет. С годами понимаешь, что взгляды на политические процессы, на власти, на мораль и нравственность, на эстетические ценности весьма изменчивы. Поразил какой-нибудь спектакль в другом театре – и что-то в понимании театрального дела изменилось. Да, есть, казалось бы, бесспорные истины – к примеру, что любовь лучше, чем нелюбовь. Но, с другой стороны, любовь опасна и может приносить мучений гораздо больше, чем радостей. Это ведь чувство, над которым человек не властен: она приходит и уходит сама.
Кстати
В зрительном зале театра «Самарская площадь» 150 мест. Объем финансирования театра – около 30 млн рублей, половина из которых – ассигнования из бюджета Самары. Численность театральной труппы – 52 человека.
